Отряд

Глава 2
Герда сломя голову неслась по коридору, ругая себя последними словами. До начала совещания оставалось меньше минуты, а впереди было еще несколько поворотов.
Ей очень не хотелось, как в прошлый раз, запыхавшись, влететь в кабинет шефа и увидеть насмешливые взгляды сидящих – неумение работать со временем считалось признаком непрофессионализма.
«Успею» — пробормотала Герда, бросив взгляд на сотрясающиеся от бега в эпилептическом припадке наручные часы. Еще три кабинета, десять секунд на то, чтобы отдышаться, и вот она уже открывает дверь…

Все уже собрались, но в комнате стоял гул голосов, шорох бумаг и грохот передвигаемых стульев – слава Богу, она не опоздала!
Герда встретилась глазами с МС и успокоилась. Вообще-то, шефа звали Михаил Серафимович, но МС произносить было быстрей, да и звучало не так официально. Конечно, в лицо его так никто не называл – шефа немного побаивались, хотя и любили все, что бывает редко. Как у него это получается, она не знала, но каждый раз, когда она оказывалась рядом с ним, жизнь сразу приобретала цельность, все внутри как бы фокуссировалось вокруг невидимого центра, появлялись силы и радость заполняла сердце.

Герда не понимала, почему он выбрал ее для работы в Департаменте. Звезд с неба она не хватала и никогда не была особо успешной ученицей, во время сессий у нее частенько бывали «хвосты», да и дисциплина, мягко говоря, хромала, но он почему-то отобрал ее в свою группу вместе с другими ребятами, а затем предложил работать в кризисном отделе.

Совещание началось. Начальники отделов докладывали обстановку, МС несколькими репликами прояснял суть дела, иногда корректируя действия там, где это было необходимо. Через полчаса план работы на неделю был готов и стулья стали со стуком отодвигаться. Герда задержалась, якобы складывая рассыпавшиеся бумаги, а на самом деле, чтобы еще хоть немного побыть в кабинете.
– Ну что, как там у вас дела? – спросил МС.
– Да ничего, притираемся – вздохнула Герда. МС внимательно взглянул на нее и, прищурившись, ухмыльнулся:
– Ну, ну… Ладно, иди работай. Удачи! – и тут же уперся взглядом в монитор.
– Вам тоже! – весело откликнулась Герда и направилась к выходу.
Не успела она дойти до своего кабинета, как зазвонил мобильный. Она выслушала сообщение и озабоченно ответила:
– Спасибо, Петрович, уже лечу.

Отдел, в котором работала Герда, занимался помощью в сложных ситуациях тем, кто сотрудничал с Системой. Такое решение, как правило, принималось человеком интуитивно – еще до того, как он сам это осознавал. Чаще всего это происходило во время глубокого душевного кризиса, вызванного тяжелой болезнью или потерей близкого человека. Или же, наоборот: среди полного внешнего благополучия жизнь внезапно теряла смысл, возникало чувство, что ты не делаешь чего-то главного, да и вообще не понимаешь, зачем живешь, ради чего родился… Многие ломались в такие периоды, спиваясь, пускаясь во все тяжкие или озлобляясь на весь мир. Более сильные отчаянно искали путь спасения.

В этих тяжелых зонах людей негласно тестировали, и тем, кто был готов к серьезной работе, предлагали сотрудничество. Если человек соглашался, начиналось его обучение и тогда открывался не только вариант выхода из жизненного тупика, но и возможность реализации скрытого внутреннего потенциала, чтобы в дальнейшем он мог помочь «заблудившимся» душам найти выход из лабиринтов судьбы, в которых до этого блуждал сам.

Кроме того, отдел помогал в самых разных сложных ситуациях, то и дело возникающих в жизни сотрудников. Например, в зонах перехода, когда перед началом работы на новом уровне человек проходил этап подведения итогов, своеобразной «перезагрузки» сознания. Его состояние в такие моменты можно сравнить с тем, которое испытывает роженица в период схваток. Вначале возникает смутное недовольство: то ли собой, то ли кем-то, то ли жизнью вообще – не поймешь. Ты носишь его в себе, пытаясь сдержаться, не выплеснуть наружу. Какое-то время получается, потом начинаются претензии к окружающим, обиды, колкости. Понимаешь, что не прав, но сдерживаться все трудней и трудней. Тебя мутит от какой-то неизвестной заразы, названия которой ты не знаешь. Болит сердце, как будто хочет что-то подсказать, но ты похож на глухого, потерявшего слуховой аппарат.

Человек мечется в отчаянии, не понимая причины нестерпимой душевной боли. Приступы тоски становятся все сильней и следуют чаще, душа безмолвно кричит в небо, чтобы ее наконец услышали и пришли на помощь. Именно на пике этой боли она и осознает наконец причину своих страданий и разрождается озарением, мгновенно собирая разрозненные осколки мыслей, чувств, прожитого в единый плод выстраданного в муках опыта. Иногда это происходит на пределе психических возможностей, и в эти минуты человеку очень нужна поддержка, которую и оказывают сотрудники кризисного отдела.

Вот уже несколько месяцев Герда курировала душу, находящуюся как раз в такой зоне. Женщина средних лет, в Системе три года, двое детей, благополучная семья, много друзей, разнообразные интересы, и при этом … периодически на нее накатывает такая тоска, что просто не хочется жить. Она не признается в этом никому, и именно это является ее главной проблемой.

Получив задание, Герда послала запрос в центральную базу данных и провела в раздумьях не один день, пытаясь понять, что с ней происходит, пока наконец не поставила точный диагноз. Сотрудникам отделов давалось ровно столько информации о человеке, сколько было необходимо для работы. В Департаменте действовал строгий кодекс чести, не позвозволяющий праздного любопытства или передачи информации о ком-либо без необходимости. И уж совсем недопустимым считалось вторжение в личное пространство человека без разрешения Системы.

Она знала, что разрядка должна произойти естественным путем, когда душа будет готова, и вот сейчас, похоже, этот момент наступил. Звонил Вадим Петрович, их оператор, и сообщил, что «схватки» начались. Петрович, как звала его Герда, был ее давнишней симпатией, еще с тех времен, когда она проходила первую практику в Департаменте. Они как- то сразу сошлись – несмотря на разницу в возрасте, им было легко вместе. У каждого сотрудника кризисного был свой «конек». Петрович, например, очень тонко чувствовал психо-эмоциональное состояние человека. Его обязанности можно было сравнить с работой анестезиолога – он следил за тем, чтобы не был перейден индивидуальный болевой порог, окружая человека в тяжелых зонах мощнейшим защитным полем.

Герда быстро скрылась за дверью своего кабинета. Введя пароль, вошла в центральную базу и подтвердила готовность к работе, затем откинулась на спинку стула, полностью расконцентрировалась и ощутила плавное вхождение в пространство незнакомой комнаты…

…Слезы прорываются сквозь баррикады здравого смысла, сооруженные сознанием, чтобы хоть как-то облегчить боль. Такое впечатление, что внутри, громко жалуясь, кто-то безутешно плачет, но произносит слова так быстро, что невозможно понять их смысл. Если бы можно было расслышать, о чем так рыдает душа!
– Господи, какая тоска… Сделай хоть что-нибудь, избавь меня от этой муки или дай умереть!

Боль нарастает, пульсирует в сердце. Отчаяние заполняет все пространство души, неотвратимо несется изнутри, как обезумевшие горные потоки во время половодья, сметая последние защитные укрепления, разрывая живые ткани, чтобы выплеснуться наконец в мир криком:
– Не могу больше одна! Пошли хоть одного человека, который бы понимал меня до конца, с которым не нужно слов, защит, оправданий… Я ведь не много прошу – хотя бы одну близкую душу, пожалуйста! Если это невозможно, то зачем Ты воскресил мою память? Зачем дал ощутить, как это было там? Я хочу той любви, а ее здесь нет…

Женщина схватила лист бумаги, карандаш, и стала изливать свою боль в рисунке. Она рисовала того идеального друга, о котором просила, вкладывая в рисунок всю истосковавшуюся по настоящей любви и дружбе душу. Она просто слилась с грифелем, прикасаясь к поверхности листа, как к святыне, словно заклиная ее оживить нарисованный образ. Нанеся на белую плоскость последний штрих, обессилено прикоснулась к рисунку рукой и опустилась на пол.
Закрыть глаза и ни о чем не думать.
Просто сидеть.
Вдох – выдох.
Вдох – выдох.
Ни на что другое просто нет сил…

Внезапно тишину взорвал пронзительный звонок. Женщина торопливо вытерла глаза, тяжело встала с пола и подошла к двери. За стеклянной радужкой дверного глазка не было никого. Она автоматически открыла дверь – в коридоре было пусто. Женщина уже было собралась захлопнуть ее, но тут увидела на коврике у порога небольшой, обернутый в коричневую почтовую бумагу, перевязанный бечевкой пакет.

«Дали допуск на материализацию» – отметила про себя Герда. Она наблюдала за монитором, передающим от Петровича данные о состоянии женщины, и одновременно незримо присутствовала в комнате, готовая помочь ей в любую минуту.

Женщина с удивлением подняла пакет и медленно вошла в дом, недоуменно разглядывая потертый по краям сверток. Развязала туго скрученную бечевку. Под несколькими слоями плотной бумаги оказалась небольшая коробка.
«Прямо как в детстве, – усмехнулась она сквозь слезы, – сейчас окажется, что таких коробочек тут штук десять!» И с нетерпением открыла крышку.

Коробка была одна. В ней лежала пачка фотографий. Женщина взяла их в руки, с самой верхней из них на нее смотрела незнакомая девочка. Какой-то внутренней памятью она узнала это бесконечно родное лицо, хотя никогда раньше не видела его в жизни. Сердце захлестнула щемящая волна невыразимой нежности, и она со слезами прижала его к губам, затем медленно перевернула и, как подтверждение своей догадки, прочла на обороте:
– Мы были бы самыми близкими подругами, если бы ты захотела стать моей мамой…

Пачка фотографий выскользнула из судорожно дернувшейся руки и разлетелась в разные стороны. С рассыпавшихся по полу карточек на нее смотрели знакомые и незнакомые лица. Некоторых людей она помнила очень смутно, других знала много лет, были здесь и фотографии ее родных. Женщина стала подбирать их и лихорадочно переворачивать, читая фразы, написанные на обратной стороне. Она как-будто бы слышала голоса всех этих людей, и каждое слово вонзалось в сознание, как приговор:
– Мне очень нужна твоя любовь, но ты не замечаешь меня.
– Я так надеялась, что ты поможешь мне измениться, но тебе нет дела до моих «детских вопросов».
– Я мог бы стать твоим другом, если бы тебя не отпугнули мой провинциальный вид и неграмотная речь.
– Ты могла бы спасти меня от падения, но я был пьян и ты осудила меня.
– Я хочу подружиться с тобой, но ты не говоришь на моем языке.
– Мы могли бы стать очень близкими людьми, если бы ты смогла простить меня.
– Ты не хочешь со мной общаться, потому что завидуешь мне.
– Я обратился к тебе в самую трудную минуту жизни, но тебе было не до меня и случилось непоправимое.
– Я так тебя люблю, но тебе стыдно быть со мной рядом.
– Я был болен, но ты не смогла преодолеть брезгливости, чтобы прикоснуться ко мне.
– Ты называешь меня своим другом, но что ты знаешь обо мне?..
Она читала и читала эти признания, с трудом различая буквы сквозь слезы, застилавшие глаза, пока не подняла с пола последнюю фотографию.

Бережно выровняв драгоценную пачку дрожащими пальцами, она нежно прижала ее к груди, медленно встала, подошла к мольберту и начала заклеивать фотографиями лист с рисунком, пока он не покрылся ими полностью. Вместо иллюзорного придуманного друга на нее смотрели с мольберта реальные лица дорогих ей людей. Женщина закрыла глаза, ощутив, как все они навеки входят в ее сердце…

– Они никогда из него не уходили – тихо шепнула ей Герда, невесомо коснувшись руки. Женщина открыла глаза, ощутив ее присутствие. Она знала это чувство и не боялась его, просто замерла, впитывая каждое слово, безмолвно передаваемое сознанию.
– Есть только один способ полюбить друзей – вспомнить, что ты любил их всегда. Не бывает случайных встреч, ты же знаешь! Найти и узнать своих, чтобы вместе вернуться Домой – вот зачем все мы здесь.

Они стояли, обнявшись, в центре внезапно потерявшей границы комнаты и, затаив дыхание, слушали позывные родных сердец, бьющихся в такт во всех мирах в ответ на тихую песню Матери, ждущей возвращения своих сыновей…
– Мне пора – сказала Герда, разомкнув наконец объятья и поцеловав ее на прощание, – не грусти больше, ладно?

Женщина улыбнулась и легонько кивнула, вытирая мокрое от слез лицо. Затем медленно подошла к столу и стала записывать что-то в блокнот. Чтобы окончательно убедиться, что все в порядке Герда прокрутила временную ленту вперед и прочла стихотворение, которое будет написано ею сегодняшней бессонной ночью:

Мы летели средь звезд, взявшись за руки,
Мой испытанный, верный друг.
Но в глубинах вод временной реки
Вдруг разжалось сцепленье рук.

Сколько жизней ищу я тебя, родной?
Задержав дыханье в груди,
Окунаюсь я в прошлое с головой,
Чтоб найти тебя и спасти.

Задыхаясь от боли, ныряю вновь
В штормовые волны тоски,
И в истерзанных легких клокочет кровь,
Рикошетя пульсом в виски.

Между прошлым и будущим – счастья миг,
Где я встретила вновь тебя.
Это я отражаюсь в зрачках твоих.
Разве ты не узнал меня?

Герда устало провела рукой по лицу, сняла трубку и набрала номер Петровича:
– Ну что, вроде все обошлось. Ставь чайник, я уже иду.

продолжение следует…

                                                                                                              Ирина Хворостюк

 

О любви

 

 

Солобаенко Анастасия, 9 лет

Что случилось со мной?
Мое сердце так бьется.
Что случилось со мной?
По щеке слеза льется.
Что случилось со мной?
Помню
Только
Его…
…

Полусмяк  Елена, 16 лет

Не далось судьбою
Быть нам с тобою
В сумерках этих ночей.
Мне б оглянуться
И прикоснуться
К звездному свету свечей.
Кружатся луны над головою,
Сводят меня с ума.
Может быть, этою мы порою
Исправим свои слова?
Если же нет – то опять повторится
Все, что мы прожили, вновь?
И возвратится к нам Синяя Птица
С именем нежным – Любовь…
…

Татьяна Лазуренко, 48 лет

Хотеть, желать, гореть, страдать…
Глаголы, что терзают душу.
Вы – мой кошмар, но я не струшу,
Чтоб в полцены ее отдать.

Кладу на чашу ум искусный
И сердце огненное рядом,
А голос, выдающий чувства,
Замаскирую нежным взглядом.

Во что оценишь тихий вздох,
Касанье губ и шепот ночи,
Сплетенье рук – чтоб ты не смог
Уйти, пусть даже и захочешь?

Себя отдам без сожаленья –
Прости, что получилось мало.
Мой клад нехитрых накоплений
Увы, не стоит номинала.

Возьми его в ладонь свою.
Я буду бесконечно рада…
В ответ лишь, взяв любовь твою,
Скажу: «Не требую награды».